Бюджет: от слова «делать», а не «просить»

— Андрей Александрович, бюджет на 2026 год уже на стадии принятия. В Госдуме ключевым посылом была оптимизация и эффективность расходов. А что происходит в Сургутском районе — растут ли расходы на развитие или приходится их сокращать?

— Если говорить о бюджете развития, то по расходам капитального характера мы наблюдаем уверенный рост — почти на 2,5 млрд рублей сверх планов текущего года. Этот рост связан, в первую очередь, с увеличением финансирования программ по переселению граждан из аварийного жилья, а также со строительством ключевых объектов ЖКХ — новых канализационно-очистных сооружений в Федоровском и напорного коллектора в Белом Яру. По всем основным статьям, связанным с развитием — капитальному строительству, реконструкции и капремонту, — в проекте бюджета на 2026 год снижения не предусмотрены.

— Вы во второй раз защищали бюджет перед губернатором ХМАО Кухаруком. Какой конкретный результат по ключевой статье (расселение аварийного жилья) вы в итоге получили?

— С приходом Руслана Николаевича абсолютно все муниципалитеты, каждый по своему направлению, получили значительное увеличение финансирования. Кто-то — на дорожную деятельность, кто-то, как мы, — на расселение аварийного фонда. Для нас это действительно была ключевая тема обсуждения. И динамика здесь очевидна: если в 2023 году объём финансирования составлял 2,3 млрд рублей, то в текущем мы ожидаем порядка 5,5 млрд, а на следующий год мы смогли защитить уже 6,5 млрд.

— 5,5 млрд в этом году — это с учетом дополнительного финансирования? Вы его смогли все же отстоять?

— Не в полном объёме. Но тем не менее существенную часть нашей дополнительной заявки, поданной в ноябре, мы получили. Эти средства позволят поддержать застройщиков в удалённых поселениях – Сытомино и Ляминой. Это небольшие компании, работающие именно на территории Сургутского района. Такая поддержка даст им возможность сохранить персонал и продолжить деятельность. Если бы губернатор не принял этого решения, эти застройщики, по их собственным словам, были бы вынуждены прекратить работу в условиях острой нехватки средств.

— Насколько предусмотренное финансирование позволит сократить объемы аварийного жилья к концу 2026 года?

— Давайте посмотрим на планы в разрезе ближайшей трёхлетки. На сегодняшний день общий объём аварийного жилья у нас — 352 тысячи квадратных метров. По нынешней цене, рассчитанной Региональной службой по тарифам (РСТ), это примерно 36,5 млрд рублей. В рамках адресной программы округа именно для Сургутского района на три года необходимо предусмотреть 21 млрд рублей. То есть перед нами стоит задача переселить около 70% всех жителей аварийного фонда за три года. Это амбициозный и беспрецедентный объём работы. И хочу подчеркнуть: возможность реализовать такую масштабную программу у нас появилась именно с приходом Руслана Николаевича. Это действительно значимый прорыв в решении вопроса.

— А если говорить о внутренних резервах бюджета Сургутского района, где в этот раз их искали?

— Бюджет у нас был и остаётся высокообеспеченным, но мы научились эти средства не просто тратить, а целенаправленно перераспределять. Самый яркий показатель: если в 2015 году на развитие — переселение, капстроительство, ремонт, дороги — уходило лишь 4% наших собственных доходов, то сегодня эта доля составляет 24%. Рост в шесть раз! Такой прорыв стал возможен только благодаря последовательному и жёсткому сокращению текущих, операционных расходов. Вот где мы ищем резервы каждый раз — чтобы направлять максимум средств на развитие района.

— Какое управленческое решение позволило вам добиться максимальной экономии бюджетных средств?

— Введение показателей премирования работников администрации. Это был переломный момент, когда зарплату и премию не получаешь, а зарабатываешь. Четкие, измеримые показатели результативности. Выполняешь — получаешь, не выполняешь — не получаешь.

— То есть вы применили здесь подход корпоративного топ-менеджера?

— Я, собственно, всю жизнь в корпорации и проработал [в Сургутнефтегазе — прим. ред.]. Это мой естественный управленческий язык.

— Этот подход ставит во главу угла эффективность. Но как тогда быть с социальной миссией муниципалитета? Не противоречит ли одно другому?

— Вопрос, как говорится, с двойным дном. Безусловно, социальная направленность бюджета — это абсолютный приоритет, о чём постоянно говорит и президент, и наш губернатор. Сомнений здесь нет. Однако я убеждён, что даже социальные расходы обязаны быть эффективными. Да, это не производственное предприятие, где всё можно измерить в деньгах. Оценить отдачу от вложений в человека, в здоровье, в образование сложнее. Их показатели — это продолжительность жизни, качество жизни, демография — видны в долгосрочной перспективе. Но в моём понимании абсолютно все расходы — будь то строительство дороги или финансирование социального учреждения — должны проходить проверку на здравый смысл и эффективность использования каждого рубля.

Жильё и развитие территорий: концессии, КРТ и борьба с нормативами

— Если вернуться к строительству жилья, какой ввод квадратных метров планируете в этом и следующем году?

— Порядка 100 тысяч квадратных метров. А с 2027 года план поднимется до 115 тысяч — мы постоянно наращиваем темпы.

— Можно ли на основании этих планов говорить, что в малых поселениях вашего района сформировался собственный рынок жилья?

— Он начал формироваться, по крайней мере, в крупных поселениях, близких к городу — в Лянторе, Барсово, Белом Яре, Солнечном. Однако ключевая ставка сыграла свою роль — она существенно подкосила рынок. Со слов самих застройщиков, работающих на территории района, сейчас реально «работает» только семейная ипотека. Это объективная реальность.

— Губернатор ХМАО активно продвигает новый механизм — КРТ (комплексное развитие территорий). Как эта программа будет реализовываться именно в вашем районе? Есть конкретные проекты?

— Это действительно новый механизм, и мы на сегодняшний день подготовили и получили одобрение на Градостроительном совете при правительстве ХМАО на три пилотных проекта: два в Барсово и один в Солнечном. Их совокупная жилая ёмкость — порядка 80 тысяч квадратных метров. На бумаге, в концепции, всё выглядит убедительно. Но реальная проверка — в практике. Мало разработать проект, важно его реализовать и, что критично, найти того, кто готов это сделать. Торги уже объявлены, и теперь ключевой вопрос даже не в том, найдётся ли застройщик, а в том, сможет ли он эти планы воплотить в жизнь. Посмотрим.

— Вы единственный глава муниципалитета в регионе, кому удалось успешно реализовать строительство соцобъектов по концессионной модели. Если бы у вас был выбор — продолжить строить через концессию или же через прямые бюджетные инвестиции, чтобы выбрали?

— Сразу скажу, что в нынешних условиях с высокой ключевой ставкой концессия как инструмент становится невыгодной. Она хороша при ставке около 10% — это механизм с длительной рассрочкой, где инфляция со временем «съедает» реальную стоимость фиксированных платежей. Но при высокой ставке этот эффект не получить.

Приведу конкретный пример из нашего опыта. По муниципальной концессии мы построили четыре объекта в удалённых поселениях — два спортивных зала и два хоккейных корта в Русскинской и Лямино. Каждый площадью 1000-1300 квадратных метров. По концессии с рассрочкой на три года объекты обошлись нам в 230 млн рублей. Если бы мы закупали их по 44-ФЗ, «здесь и сейчас», их стоимость составила бы около 330 млн. Разница — 100 млн рублей. Что выгоднее — одномоментно вынуть из бюджета 330 млн или распределить 230 млн на четыре с половиной года, включив в этот период проектирование, строительство и эксплуатацию? Учитывая временную стоимость денег и инфляцию, ответ очевиден.

Мы когда-то строили канализационно-очистные сооружения за 300 млн, а сегодня их стоимость — 2,3 млрд рублей. Через три года мы будем возвращать уже «подешевевшие» деньги, да и сама сумма к возврату меньше. Всё решает грамотная финансовая модель: при ставке 10% годовых и рассрочке концессия оказывается значительно выгоднее разового платежа.

— Ваш успех доказывает, что концессия может быть выгодным и честным инструментом, если всё чётко рассчитано. Но в целом по стране репутация у этого механизма неоднозначная, особенно когда речь идёт о коммунальных активах. Как вы проводите эту грань?

— Концессии бывают разные. Я, например, всегда принципиально выступал против передачи в концессию объектов жизнеобеспечения — предприятий тепло-, водоснабжения и водоотведения. Считаю такую практику в определённой мере даже преступной.

— На данный момент вопрос о концессии таких объектов в вашем районе не стоит?

— Нет, не стоит.

— Ваши проекты в сфере молодёжной инфраструктуры получают высокую оценку. Даже губернатор, посещая молодежные центры, предложил масштабировать опыт на весь регион. К вам уже обращались коллеги из других муниципалитетов за этим «типовым решением»?

— Да, действительно, после слов губернатора к нам стали обращаться и региональные структуры, и муниципалитеты. Вся документация по нашим молодежным центрам систематизирована и доступна в облачном хранилище. Мы просто предоставляем коллегам ссылку для ознакомления. Никаких секретов, мы открыты к обмену опытом.

— Если говорить о типовых проектах в принципе — например, школ, — как вы оцениваете эту идею?

— На мой взгляд, полностью типовых проектов не существует. Он может быть типовым лишь в части строительной «коробки» — например, конструктивного решения для школы на 1100 мест или клуба на 300. Но далее начинается самое важное: любой такой проект нужно «привязать» к конкретным условиям. Это означает адаптацию к земельному участку, к точкам подключения к инженерным сетям, к местной инфраструктуре. Какой-то участок уже подготовлен, какой-то — нет. Поэтому проектирование в любом случае необходимо, и проект в обязательном порядке проходит экспертизу. Да, можно сэкономить на стадии разработки строительной части, но стадии землеустройства, инженерной подготовки, подключения — они всегда уникальны и требуют индивидуальных решений.

— В регионе сложилась практика: стройку не успели начать, а уже останавливают «на перепроектирование». Сургутский район не исключение. С чем это связано? Настолько низкое качество проектов?

— Это беда не только в бюджетной сфере. Корень зла — в хроническом разрыве между проектированием и началом строительства. В идеале объект начинают строить сразу после выхода из экспертизы. В реальности же так не бывает даже у крупных компаний: появляются новые приоритеты, обязательства, происходит перераспределение финансирования. Ты можешь запроектировать бассейн в 2022-м, а средства в бюджете заложить только на 2025-й. За это время с проектом происходят две ключевые вещи. Во-первых, меняются нормы: требования по антитеррористической защищенности, пожарной безопасности, благоустройству — они корректируются практически ежегодно. Проект, пролежавший год, уже морально устаревает. Во-вторых, добавилось санкционное влияние. Технические решения и оборудование, заложенные в проектах до 2022 года, сегодня часто невозможно реализовать.

Мы с этим столкнулись, например, на строительстве канализационно-очистных сооружений в Федоровском. Подрядчик, выигравший закупку по 44-ФЗ, начал работу и выяснил, что запроектированного оборудования нет в принципе. Это не преувеличение. Была у нас история со школой в Солнечном: мы с застройщиком буквально вместе искали в интернете провода ППУ для слаботочных систем. У него были деньги, но не было возможности их купить. Это реальность, в которой мы работаем.

— Во время обсуждения бюджета на 2026 год в Госдуме спикер Вячеслав Володин заявил, что пора прекратить бесконечные изменения строительных норм и правил. Что вы об этом думаете?

— Это замечательное предложение, и я его полностью поддерживаю. Крайне важно, чтобы профильные структуры на федеральном уровне услышали этот сигнал. Идеальный шаг — установить мораторий на внесение изменений в СНиПы, СанПиНы и другие строительные нормативы хотя бы на пять лет. Потому что в нынешних условиях невозможно планировать и работать, а постоянные правки ведут еще к удорожанию проектов.

Острая тема: многоэтажки или малоэтажное жилье

— На фоне активного прироста населения многоэтажное строительство выглядит логичным решением. Но как вы сами относитесь к высотному жилью, особенно в небольших поселениях?

— Я обеими руками за малоэтажное строительство. У нас есть успешный опыт: в Тундрино построили семь пятиквартирных одноэтажных домов, своего рода таунхаусы. И жители Лянтора, Белого Яра говорят: «Хотим такие же». Но когда у тебя на балансе 380 тысяч квадратных метров аварийного жилья, главная задача — расселить людей. По закону аварийного жилья быть не должно. Теперь вопрос: сколько времени займёт расселение, если строить только одноэтажки? Поэтому, к сожалению, многоэтажное строительство для нас — вынужденная мера. Если бы не было такого объёма аварийного фонда, я бы всемерно развивал малоэтажное и индивидуальное жилищное строительство. Но только на Белом Яре — без малого 60-70 тысяч «квадратов» аварийного жилья. Посчитайте, сколько нужно возвести одноэтажных домов, чтобы всех переселить? В нашей ситуации это действительно крайняя, вынужденная необходимость.

— На федеральном уровне была попытка выделить фенольное жилье в отдельную программу с приоритетным расселением, но быстро эту идею свернули. Как вы считаете, это было правильным решением?

— Честно говоря, я стараюсь не давать оценок. Но как человек, глубоко погружённый в тему, я изначально не совсем понимал саму логику такого разделения. Безусловно, фенол и формальдегид — это очень вредно. Но ведь любое аварийное жилье — это угроза. Согласитесь, если у тебя разрушается несущая стена — это разве не вредно? Здесь уместно вспомнить классика: не бывает рыбы «второй свежести». Так и жильё: оно либо пригодно для жизни, либо нет. Фенол — это лишь один из критериев непригодности, но есть и другие: разрушающиеся конструкции, кровля, фундамент. По какой-то причине — я не берусь судить — этот один признак был выбран для создания отдельной приоритетной очереди. Почему — не знаю.

Сейчас, по действующим правилам, если дом с фенольным загрязнением включён в программу, он стоит в общей очереди. И это, на мой взгляд, правильно. Потому что, когда жильё признано аварийным, очень сложно объективно определить, что опасно «в первую очередь», а что — «во вторую». Ко мне приходили люди после того, как выделили «фенольщиков». Они показывали: «Вот стена рушится, потолок провис на метр». Разве это не опасно? Конечно, опасно. Фенол может убивать медленно, а вот если крыша обрушится — придавит насмерть сразу. Поэтому приоритет должен определяться комплексной оценкой опасности, а не одним, пусть и очень серьёзным, фактором.

Образование: результат и вызовы

— Решение проблемы второй смены стало одним из ключевых достижений района. Как вам удалось добиться такого результата?

— Нам удалось кардинально улучшить ситуацию на территории района после ввода трех новых школ на 1100 мест каждая и школы-сада на Высоком Мысе. В результате сегодня во вторую смену обучаются лишь около 10-12% учеников по району, третьей смены нет вообще. Это наш существенный вклад в качество образования. Для меня эта цифра — прежде всего показатель системной работы и выполненного обязательства перед жителями.

— Сегодня строятся образовательные комплексы, по масштабу несопоставимые с теми школами, в которых учились в недавнем прошлом. Насколько, на ваш взгляд, сам этот тренд на укрупнение является правильным?

— Я искренне не завидую сегодняшним директорам. Вы правы, объекты стали другими, это уже не те небольшие школы, в которых многие из нас учились десятилетия назад. Но укрупнение — это объективная реальность. Мы в свою очередь понимаем, что это требует особой поддержки руководящего состава. Осознавая возросшую нагрузку на управленцев в сфере образования, мы ввели для них специальную меру поддержки из районного бюджета — дополнительную выплату. Это позволяет привлекать и удерживать квалифицированных специалистов на этих ответственных позициях, обеспечивая эффективное управление в новых условиях.

Управление и кадры: принцип «не мешай работать»

— Югра переходит на одноуровневую систему муниципального управления. С одной стороны, это может облегчить кадровый вопрос. Но с другой — вся полнота ответственности теперь ляжет на районные власти. Как вы оцениваете это решение?

— Пока не начнешь работать по-новому, сложно давать оценки. Решение о переходе принято на федеральном и региональном уровнях, и наша задача — его грамотно реализовать, а не обсуждать. Будем осваивать новые форматы в процессе. Это управленческий вызов, но я уверен, что с ним справимся.

— Не кажется ли вам, что при такой реформе на вас, как на руководителя ложится непропорционально большая ответственность?

— Это не ново. Всё равно всегда отвечает за всё первый руководитель — в компании, в городе, в районе. Есть нижестоящие подчинённые или нет — отвечает всегда руководитель. Поэтому ответственность для главы района — не новое. Мы постараемся сделать так, чтобы люди, особенно в малых поселениях, не почувствовали какого-то лишения, отсутствия обратной связи. Для них власть — это часто даже какой-то сакральный смысл, образ. Они знают, что есть администрация, есть куда прийти, даже на соседа пожаловаться или на корову соседа, которая в огород забрела. Постараемся, чтобы это осталось. Но будет по-другому, может быть, называться. Главное здесь, наверное, всё-таки, чтобы эти отделы возглавлял такой же управленец. То есть здесь опять кадровый вопрос. Будем решать.

— Насколько, по вашей оценке, проблема кадрового дефицита в муниципальном управлении остаётся острой?

— Она не только у нас, она существует и в больших компаниях. Её бессмысленно отрицать.

— Казалось бы, с таким градообразующим предприятием, как «Сургутнефтегаз», под боком, легче привлекать в госуправление людей с производственным опытом. Но наблюдается обратная тенденция. Почему?

— Дело не только в нефтяниках — идти не хотят в принципе. Во-первых, муниципальная служба неизбежно проигрывает по уровню дохода. Давайте честно об этом скажем. Во-вторых, и это ключевое — имидж государственного служащего в общественном мнении, к сожалению, подпорчен. Возможно, мы сами, чиновники, в какой-то мере способствовали этому. И это закономерно: внимание гражданского общества к возможным правонарушениям со стороны власти сегодня гораздо выше, и это правильно. Если ты делаешь осознанный выбор в пользу этой работы, ты должен ему соответствовать и быть готовым, что фокус внимания на твои действия и результаты будет постоянным и пристальным. Возможно, люди не хотят этого внимания. Имидж и доход – вот что делает работу непрестижной.

— Как вы считаете, люди с реальным производственным опытом, те же нефтяники, должны быть в представительных органах власти? В думе Сургутского района такое представительство сохранилось. А вот, к примеру, в соседних муниципалитетах нефтяники не идут в депутаты. Как вы к этому относитесь?

— Я считаю, что в представительном органе власти должны быть представлены все слои и отрасли: и нефтяники, и газовики, и бюджетники, и предприниматели, и молодёжь, и люди старшего поколения. Только так можно учесть все мнения. Я часто говорю нашим депутатам во время слушаний: «Думайте, предлагайте, как, по-вашему, нужно людям, а мы реализуем».

— И они предлагают?

— Предлагают. И я только за такой диалог. Это же очень продуктивно, когда тебе могут посоветовать или указать на важную деталь. Это снимает множество вопросов в будущем. Я иногда даже намеренно провоцирую такие обсуждения: предлагаю собрать депутатов, общественников, всех заинтересованных, чтобы обсудить решение «на берегу». Чтобы потом, когда наступит время отчитываться о результате, мы были в одной лодке и чувствовали общую ответственность.

— А не боятся с вами спорить? Ведь о вас говорят как о требовательном и жёстком руководителе.

— Вы же сейчас со мной разговариваете и не боитесь. Они — депутаты, не мои подчинённые. Поэтому я и настаиваю на максимально широком вовлечении: чем больше участников обсуждения, тем лучше. И когда мы совместно утверждаем решение — оно становится нашим общим, а не чьим-то личным. Не ищем потом виноватых, а вместе идём вперёд и вместе же отвечаем перед людьми.

Партнёрство с бизнесом: дисциплина как язык взаимопонимания

– Чувствуете изменения у нефтяников в подходах к сотрудничеству с Сургутским районом? Санкции сказываются?

— Я для Сургутского района нахожу изменение в лучшую сторону. Мы видим в течение последних пяти лет ежегодное увеличение объема средств, которые недропользователи вкладывают в район. И по дорожной кампании, и по финансированию наших проектов. С большой благодарностью, в первую очередь, к ПАО «Сургутнефтегаз». Тот объем ремонтной дорожной работы, которую они делают, — низкий поклон. Они очень много делают за нас. Все крупнейшие компании — «Роснефть», «Лукойл» — напрямую участвуют в наших проектах. Строительство спортивных сооружений, музея, культурно-досугового центра — там везде деньги нефтяников. Знаете, главный секрет в том, чтобы не сидеть и не ждать у моря погоды. С крупным бизнесом нужно активно работать.

— И не обманывать…

— Именно! Это люди, привыкшие к дисциплине, чёткости и обязательности. С ними нужно работать на тех же принципах: взял деньги — покажи объект. Мы строго следуем этому правилу: не обманываем и не подводим.

— У Сургутского района успешный опыт взаимодействия с инвесторами и подрядчиками. Есть ли у вас какая-то собственная методика или особый подход к их выбору?

— Меня учителя так учили: у хорошего заказчика плохих подрядчиков не бывает. Это огромный, сложный труд, особенно в жёстких рамках 44-ФЗ. Вся работа с инвесторами, застройщиками и подрядчиками заключается в деталях — в них нужно глубоко погружаться, их нужно досконально знать и контролировать. Лично моя заслуга здесь невелика — это ежедневный труд моей команды. Я всегда помню высказывание академика Капицы: основная задача руководителя — не мешать своим талантливым подчинённым работать. Поэтому философия проста: собрать дееспособную, профессиональную команду, создать ей условия и не мешать делать дело.

— Какие проекты вы хотели бы, чтобы нашли инвесторов?

— Это у инвесторов надо спрашивать. Наша задача – создать не на бумаге, а на деле такие условия, чтобы конкретный концессионер или застройщик сказал: «С ними нам нравится работать в Сургутском районе, мы остаемся». Вот задача власти! Не искать инвесторов, хотя это тоже работа, а создать такие условия, чтобы они приходили и оставались. Они сами придут, если у вас лучшие условия.

— В регионе активно развивается тема креативных индустрий. На встрече губернатора в Сургуте прозвучало мнение, что нужно помогать в первую очередь тем, кто уже доказал состоятельность. Какова ваша позиция?

— Мы в целом выделяем серьёзные средства на поддержку бизнеса — по меркам муниципалитетов наши гранты в 15–20 млн рублей выглядят значимо. Но мы вкладываем их исключительно в реальные, работающие проекты: те, что создают рабочие места, платят налоги и уже приносят пользу экономике района.

— Вы создали единственное в регионе муниципальное инвестиционное агентство. Есть уже результаты его работы?

— Цыплят по осени считают, но те задачи, которые ему сформулированы, для нас важны: создание производства, конкретных рабочих мест. Не было рабочих мест в Сытомино – создай 15 мест. Пусть производство на 50-60 млн в год. Пусть первые 2-3 года ни копейки не заплатит, но рабочие места, реальное производство будут. Вот такие простые задачи – чтобы в каждом населенном пункте появилось реальное производство.

Проекты-миссии: что важнее денег?

— Музей на Барсовой горе – говорят, что это ваша отдушина. Дань малой родине?

— Это дань Югре, а не мой личный проект. Это дань уникальнейшему месту — Барсовой горе, которая намного старше египетских пирамид. Я там обитал лет шесть-семь с лопатой, когда приезжали археологи, нас как дармовую силу привлекали. Я видел собственными глазами, насколько это уникальный археологический слой. Место абсолютно незаслуженно забыто. В своё время всё раскопали и растащили, а само место осталось в забвении. Я буду очень рад, если получится открыть для Югры, для России, а может быть, и для мира эту уникальную историю. Люди здесь проживают 9 тысяч лет, начиная с 7-го тысячелетия до нашей эры. Вдумайтесь только, сколько там истории! Понимаете, мы все здесь гости. Когда мы говорим о коренных малочисленных народах Севера — это напоминание, что мы гости на этой земле, а они — коренные жители. Так давайте хотя бы потихоньку узнавать и бережно доносить до людей эту глубокую историю. И в это, безусловно, стоит вкладываться.

Даже если только жители Югры сами побывают здесь — это уже будет колоссальный сдвиг. А интерес уже огромный: за восемь месяцев этого года мы превысили годовые показатели посещаемости, которые были до пандемии. С вводом музейного комплекса мы планируем выйти на турпоток в 500-600 тысяч человек в год.

— А этот проект должен быть коммерчески окупаемым, приносить доход в бюджет?

— Меня часто критикуют, что мы не пытаемся его коммерциализировать в полной мере — например, не ставим повсюду кафе, сувенирные лавки, не делаем платный вход. Я против такого подхода. Хочу, чтобы каждый ученик Сургутского района как минимум раз в год мог бесплатно приехать и прикоснуться к этой истории. Для меня это абсолютно не коммерческий проект. Пусть люди ходят бесплатно.

— До конца года обещаете сдать музей?

— Да. Сейчас идет большая работа по сбору экспонатов. Хотим все собрать в музее. Непросто идет, но уверен, что пустой музей точно не будет.

— Правительство ХМАО поддерживает?

— Да, здесь большая благодарность губернатору Руслану Кухаруку. Мы начинали этот проект за местные деньги, и поэтому он такой скромный. Нас критикуют, когда приезжают и видят уже основные контуры здания, что маленький. Мы его проектировали за свои деньги, планировали строить за свои. Потом, когда начали за свои, округ поддержал, за это огромное спасибо, поэтому строим гораздо быстрее. Мы его планировали вообще через два года только построить. Благодаря тому, что округ помог деньгами, предусмотрели стоянку. Стоянка будет, потому что люди сейчас бросают машины там, где удобно. Я честно говорю — сам не ожидал, что объект будет настолько востребован уже на этапе строительства. У нас большие планы, и комплекс будет постоянно расширяться.

— Сегодня вы также ассоциируетесь с продвижением киберспорта в Югре. В мире это индустрия с огромными финансовыми оборотами. Вы изначально рассматривали это как бизнес-проект?

— Нет, всё началось совершенно случайно. Я сам всегда занимался традиционным спортом и поначалу смотрел на киберспортсменов с большим скепсисом. В 2017 году мы проводили первые соревнования. Я пришёл, чтобы сказать этим «чудакам»: ребята, не тем занимаетесь, идите лучше в спортзал (смеётся). Но в диалоге я увидел азартных, увлечённых людей. В тот момент остро стояла проблема мониторинга интернета на предмет террористического и экстремистского контента. Так родилась идея: мы даем им современное оборудование и место для тренировок, а они помогают с мониторингом сети. Ударили по рукам — оборудовали первую площадку в Атланте. Так в Сургутском районе появилась первая кибердружина, с которой, по сути, и началось это движение в Югре. А в процессе я для себя открыл, что это действительно серьёзный спорт. Особенно после знакомства с Артемом Щепотьевым — это наш главный энтузиаст и двигатель этого направления. Он показал методику подготовки: сложнейшее сочетание интеллекта и мгновенной реакции, мощная нагрузка на мозг подростка. Мы тут же договорились о принципе «здорового» подхода: во всех наших молодёжных центрах, где есть киберклассы, обязательно есть и спортивная зона. Условие простое: хочешь сесть за компьютер — сначала десять раз подтянись. Он эту идею поддержал.

— Ваш опыт явно стал примером для других. Как вы относитесь к тому, что другие муниципалитеты начинают развивать у себя подобные проекты?

— Я только за. Мы ведь изначально это делали не для рейтингов. Меня, кстати, иногда критикуют за участие в рейтингах. Но я всегда настаиваю: мы включаемся в рейтинги только в тех случаях, когда за место в них предусмотрено реальное финансирование. Я прямо говорю команде: если есть шанс заработать для района дополнительные средства — мы обязаны быть первыми. Мне не нужны почётные грамоты, мне нужны живые деньги для бюджета. За этот год мы заработали на рейтингах порядка 90 млн рублей — на эти средства можно построить небольшой спортивный комплекс. Вот наша мотивация.

— А если мыслить глобально — проводить у себя международные турниры, как, например, в Дохе?

— Возможно. Это, конечно, не «вторая нефть», но это именно то, чем нужно заниматься, если мы хотим, чтобы молодёжь оставалась здесь, в наших поселениях. У нас есть положительная динамика. Возьмите Лямино: поселение на 900 жителей. После того как мы полностью обновили там инфраструктуру, местные жители сами стали говорить: «Не надо, чтобы к нам кто-то приезжал». Люди стали возвращаться. Там теперь дети учатся в первую смену в маленьких классах, есть полный набор социальных объектов. Люди знают друг друга. Это и есть цель.

— В целом по району увеличивается население?

— С 2016 года приросли на 10 тысяч, это очень много. Сейчас около 134 тысяч. Каждый год прирастаем.

Про планы и амбиции

– Андрей Александрович, хотелось бы завершить интервью вопросом о профессиональных перспективах. Время от времени вас отправляют в Госдуму или «сватают» на пост мэра Сургута. Если отвлечься от слухов и представить серьёзное предложение — как вы на него отреагируете?

— Отвечу вам абсолютно честно. Когда ко мне обращались с подобными вопросами не на уровне домыслов и слухов, я всегда давал чёткий ответ, исходя из своих жизненных принципов и задач, которые передо мной стоят. Если когда-нибудь поступит конкретное официальное предложение — будет и конкретный ответ. А на текущий момент всё просто: я работаю главой Сургутского района, полностью погружён в его проблемы и развитие. Никуда уходить не собираюсь.